Из Лубянки С. С. Юдин был переведен в Лефортовскую тюрьму, где он перенес несколько приступов тяжелой стенокардии. Выписка из докладной записки начальнику Лефортовской тюрьмы подполковнику Ионову от 23.05.49 г. «… Юдин в течение трех месяцев резко ограничивает себя в приеме пищи. Не ужинает, в обед ест очень мало. Периодически в течение 2–3-х дней почти ничего не ест. Пьет только сладкий чай. Очень сильно исхудал и ослаб. Отказывается от прогулки. Из-за крайней слабости, на прогулочном дворике ходит по стенке. Начальник санчасти подполковник Яншин».

        Когда его перестали избивать, он стал требовать чернила и бумагу. В этом было отказано. Тогда узник сталинизма вновь объявил голодовку, вследствие чего он еще более ослаб и ходил на прогулки, держась за стены. Голодовка все-таки привела к выдаче бумаги, чернил и ручки с пером.

        Иногда вместо бумаги давали кусочки туалетной бумаги, которые С. С. Юдин научился склеивать жеваным хлебом.

        В таких условиях С. С. Юдин написал книгу «Размышления хирурга» на 332 машинописных страницах. Книга была издана только через 14 лет после смерти автора. Эта монография была написана по памяти, без литературных источников. В предисловии к этой книге академик Б. В. Петровский написал следующее: «Читая эту книгу, вспоминаю тот не иссекаемый энтузиазм, с которым отыскал Сергей Сергеевич великолепные фрески работы Доминико Скотти, запрятанные под толстым слоем штукатурки на потолке центрального фойе здания Института им. Н. В. Склифосовского. Нужно было видеть, с каким восторгом он любовался ими во время реставрационных работ и после полного восстановления. Или еще один эпизод, свидетелем которого я был, происшедший за сутки до внезапной смерти Сергей Сергеевича. Он давно мечтал увидеть последнее произведение Врубеля. Оказалось, что эта забытая фреска «Скрежет зубовный» – находилась на стене церкви в психиатрической больнице г. Киева. В 1954 г. в Киеве работала конференция украинских хирургов и С. С. Юдин, несмотря на занятость (он председательствовал на конференции) и плохое самочувствие, все же нашел время, чтобы осмотреть Киев. Он отыскал эту фреску, и мы долго смотрели, тронутые временем и незаконченное произведение великого русского художника.

        Все цитаты приведены в книге так, как они были написаны автором, зачастую на память».    

Вторую монографию в тюрьме он так же писал по памяти под названием «20-летний опыт заготовки, хранения и трансфузии посмертной крови». На титульном листе этой книги С. С. Юдин так поэтически изложил свою главную мысль по этой проблеме:

«Пускай ты умер, и давно,
Уж твой развеян прах;
Но кровь из сердца твоего
Живет в других сердцах».

    И, наконец, им написаны в тюремных условиях воспоминаниях о своих впечатлениях и интересных встречах с людьми под названием «Захарьино», но эти воспоминания заканчиваются 1922 г.

    Трудное было время. Заступиться за Сергея Сергеевича мало кто осмеливался. Зато хлопотал он сам. Об этом свидетельствует письмо С. С. Юдина, написанное с целью пересмотра его дела, датированное 22.07.52 г.: «Я никогда враждебной деятельностью не занимался. Мое призвание – хирургия, ей я посвятил свою жизнь и хотел бы продолжать заниматься ею в оставшееся время…».

    Невероятные издевательства уже над не молодым человеком, не могли существенным образом не отразиться на его здоровье: «Не сочтите это за старческую болтливость. До этого еще не дошло, хотя, конечно, за эти трудные годы я не помолодел. Лишь бы не подвел центральный мотор, который еще раз сильно грозился остановкой в начале января 1949», т. е. всего через пару недель после ареста. Первый инфаркт развился на пороге 1942 г., когда он категорически отказался покинуть Москву и Институт, начальство которого сбежало, и продолжал оперировать раненых. Уже тогда поговаривали, что кое-кого это наводило на странные размышления. «Враг близко, все уезжают… А он остается. Почему? Уж не собирается ли перебежать к немцам?…».

            С. С. Юдин очень трогательно относился и опекал своих сотрудников, которые являлись высоко квалифицированными и поливалентными хирургами и, по мнению Сергея Сергеевича, лучше других умели (имея за плечами школу Института им. Н. В. Склифосовского) оказывать специализированную помощь больным в сложившейся критической ситуации на фронтах. Они же были и наиболее опытными преподавателями. В их числе были Д. А. Арапов, Б. А. Петров и А. А. Бочаров.

Когда началась ВОВ, им всем дали звание врачей третьего ранга (теперь майор). Однако С. С. Юдин правильно решил, что в условиях фронтовых действий, это воинское звание не даст им возможности широко развернуться и квалифицированно оказывать помощь раненым на фронтах и, тем самым, принести максимальную пользу стране.

            Поэтому Сергей Сергеевич позвонил по телефону И. И. Джанелидзе, своему близкому другу из Санкт-Перербурга, который в то время являлся Главным хирургом Военно-морского флота, и который сразу же представил всех трех к званию бригадного врача (полковника) и, благодаря этому, их назначили на руководящие посты в Красной Армии и Военно-морского флота: Д. А. Арапова – главным хирургом Северного флота, а Б. А. Петрова – главным хирургом Черноморского флота. А. А. Бочаров был назначен главным хирургом одной из действующих армий. 

Выписка из письма С. С. Юдина к ученикам, отправленного на фронты 5 февраля 1942 г.

«Докторам и Докторассам:
Б. А. Петрову, Д. А. Арапову, А. А. Бочарову, Л. С. Островской, Д. И. Меркулову, В. А. Скоробогатовой, Л. А. Копцыловской, И. К. Клецкому, О. О. Виноградовой, О. А. Ставровской, Н. В. Хорошко.

Бог помочь Вам, друзья мои
В заботах жизни, бранной службы
И на пирах веселой дружбы,
И в сладких таинствах любви.
Бог помочь Вам, друзья мои!
И в бурях, и в житейском горе
В краю чужом, в пустынном море
И в мрачных пропастях земли.

    …К сожалению, в самую новогоднюю ночь я неожиданно, «не в шутку занемог». Случился инфаркт миокарда – штука скверная. Во-первых, чуть не умер, во-вторых, выбыл из активной работы на значительный срок и притом крайне не вовремя, в-третьих, вследствие того же и мое послание к Вам тоже задержалось на месяц. 

            …Но прежде того разрешите совсем вкратце напомнить о тех довольно крупных переменах, кои произошли в нашем Институте со времени моего предыдущего послания к Вам.

            1.Ночью, 16.X., после двухмесячной подготовки сбежали директор Якубсон со всей своей бандой, обокравши не только кассу, кухню, аптеку, цейхгауз, но даже больных. «Сии птенцы гнезда Якубсона» была компания из 26-ти отборных проходимцев и паразитов, вроде Корытного, Дорина, Писикова, Садкиной, Ландо, Ремма, Сорегина и т.п. Украдено было 15 тысяч из кассы, все золотые вещи, сданные больными на хранение, даже печать Ин-та, дабы фабриковать друг другу какие угодно удостоверения. Они увезли бензиновый бак с последней оставшейся автомашины.

            Из моей клиники в ту ночь дезертировал Головинчиц, несколько позже тоже ушла не простившись со мной Робинсон.

            2. Утром 17.X. мы избрали директором А. В. Русакова, который самоотверженно проработал с нами три недели, не выходя ни днем, ни ночью из палат, операционных и приемного покоя. Арсений Васильевич был снят с работы самым оскорбительным приказом вследствие бессовестных происков и интриг даже доносов Мих.Ваза.

            3. С 16.X. весь Ин-т стал объединенной хирургической клиникой… Трудно передать кошмарное состояние 300 раненых, брошенных врачами Гориневской, сама старуха сбежала на сутки раньше своих ассистентов, добывши исподтишка от них для своего барахла полвагона.

            4.Новый директор –Борис Владимирович Нифонтов – оказался превосходным человеком, энергичным и преданным делу работником, имеющим заслуженное влияние в Моссовете и высоких партийных инстанциях (курсив авторов). Наши отношения установились сразу и не оставляют желать лучшего. Во всех моих работах и начинаниях, мелких и крупных, я неизменно встречаю горячую, искреннюю поддержку (в этом С. С. Юдин глубоко заблуждался – авторы).

            Таковы существенные перемены в жизни и структуры нашего Ин-та. Отмечу хронологически отдельные пережитые этапы и моменты.

            1.Первые дни после 16.X., когда Б. С. Розанову, Л. А. Эндауровой и мне приходилось наспех разбираться среди 300 с лишним раненых, брошенных бежавшими «травматологами» в подземное бомбоубежище… Своих больных у нас было тоже свыше трехсот. Если же добавить, что целые отделения пришлось поручать напр., И. В. Фомину и д-ру Карпинскому, а «Скорая» продолжала регулярно подвозить то «прободные», то тяжелую уличную травму с затемненных московских улиц, то Вы поймете, что первые дни нам было трудновато…

            2.Двое суток сверхнапряженной работы после воздушных налетов 28 и 29.X. По счастью к этому времени выявились и вошли в свои роли упомянутые трое молодых хирургов. Вместе с тем удалось эвакуировать две большие партии из «наследства» Гориневской в два наших филиала: на «Сходню» и в «Подсолнечное»…

            Перехожу к изложению начатых и проводившихся работ.

            1.Лечение огнестрельных переломов глухой гипсовой повязкой. Хотелось, во-первых, выявить особые преимущества именно ранних гипсований свежеоперированных переломов, во-вторых, желательно было выявить эффективность местной сульфамидотерапии. Вставал вопрос об аппаратуре не только для гипсовых перевязочных, но о настоящих ортопедических столах в операционной. Добыл…

            Вместе с тем, добывши звуковой киноаппарат, я стал выезжать в подмосковные участки фронта, раздавая при этом свои книги о стрептоциде и пульверизаторы.

            Я взял на себя следующие практические проблемы: а) написать и издать книгу, где изложены принципы и техника трех неразлучных элементов лечения огнестрельных переломов, т. е. операций, сульфамидотерапии и закрытой гипсовой иммобилизации; б) организовать производство улучшенной, портативной ортопедической аппаратуры. Обе эти большие задачи затеяны были в трудное время: Москва была охвачена вражескими дивизиями в полукольце, с радиусом кое-где 40–50 километров. Время ли это для писания и печатания книг и для организации производства новых видов аппаратуры?!

            Я не был вполне уверен, что в некоторых местах огневые рубежи не приблизятся еще, может быть, даже значительно. Я вполне готов был к артиллерийскому обстрелу нашей родной столицы. Но я абсолютно твердо знал, что Москвы мы не отдадим ни дешево, ни дорого…

            Вот те работы и начинаются, не считая лечебной деятельности, в коих мне приятно пред Вами отчитываться и которые позволят мне, встречая и обнимая Вас при радостном победном возвращении, прямо и открыто глядеть каждому из Вас в глаза, в сознании, что в тяжелую годину я не оказался перед своей Родиной полным банкротом…

            Кто они? Откуда они появились, все эти Рокоссовские, Доваторы, Кутаковы, Ремезовы, Жуковы, Коневы и все новые и новые герои полководцы?! Мы узнаем о них пока из кратких газетных справок. Весь мир поведает о них подробнее в счастливый период окончательной победы…

            Всех Вас жду к себе в клинику не с надеждою, а с уверенностью. Думаю, что и сам справлюсь со своим инфарктом. А пока всех Вас, моих дорогих, торжественно благословляю, нежно обнимаю и крепко целую». 

            Как я уже ранее писал, во время ВОВ С. С. Юдин приложил максимально усилий, для организации медицинской помощи раненым на фронтах.

            Как главный хирург института «Скорой помощи», Сергей Сергеевич всегда считал, что любой хирург и, особенно хирург, прошедший школу Института им. Н. В. Склифосовского должен быть поливалентным специалистом. В этом вопросе у него было много противников и, в частности, профессор В. В. Гориневская, которая занималась исключительно травматологией и всячески активно мешала С. С. Юдину в подготовке высококвалифицированных поливалентных хирургических кадров.

            «Как говорил мне покойный Чарлс Мэйо, - писал С. С. Юдин, – специалист это врач, который знает все больше и больше во всем меньшем и меньшем».

            Однако С. С. Юдин имел совершенно другую точку зрения и считал, что специалист, вышедший из клиники Института им. Н. В. Склифосовского должен быть поливалентным хирургом.

            В «Заметках по военно-полевой хирургии» С. С. Юдин писал: «…Как ни обширна проблема хирургии и по отделам тела, и по разнообразию патологических процессов, ее необходимо изучать и знать всю. Без такой исчерпывающей основы немыслима никакая специализация в ней…. Никакой специфики военная хирургия не имеет и иметь не может, за исключением ранений и отравлений боевыми газами…. Что же касается особенностей не хирургии, а хирургической работы в боевых условиях, то это в основном проблема военно-санитарной организации и кадров….

        Что такое травматология? Что это – научная дисциплина или лечебная специальность? Ни то, ни другое; и таковыми она не может быть по самой сути дела. Если связующим фактором для объединения взять саму травму, то никакой научной проблематики не удается выдумать, как бы не стараться. Травма слишком разнообразна и по обстоятельствам (бытовая, профессиональная, уличная, военная), и по орудию, причиняющему ее (тупые предметы, колющие, режущие, огнестрельные всех видов, ожоги и т. п.), и по органам и отделам тела (конечности, голова, глотка, сердце и пр.)…. Таким образом, если бы травматология ставила себе задачей научное изучение травматизма как явления жизни, то это была бы наука о возможных случайностях…. Необходимо уметь оперировать на размозженных тканях и на сломанных костях, чтобы спасти больного от внесенной инфекции, ампутации, даже смерти. Это задача неотложной хирургии. Кто всегда этим занимался? Что – Пирогов был травматолог или хирург? Что академик Бурденко – травматолог или хирург? А профессора Джанелидзе, Шаак, Гирголав, Шамов, Спасокукоцкий, Гальперн, Савиных и др. – хирурги или травматологи? Мне могут ответить: «Они хирурги и травматологи. Последнее ровно ничего не добавляет к первому, а второе без первого не может и существовать».

         На самом деле Сергей Сергеевич был необычайно и преданным своему делу человеком. Он давно уже мечтал, чтобы Институт им. Н. В. Склифосовского был значительно расширен, чтобы в нем существенно было увеличено количество коек и он имел бы самую современную аппаратуру (этот проект был одобрен Министерством здравоохранения СССР, но всячески тормозился). Для этого он рассчитывал увеличить территорию своего Института за счет расположенного рядом ботанического сада в Грохольском переулке, чтобы Институт им. Н. В. Склифосовского был бы лучшим в Европе. Поскольку советские чиновники ничего не делали для этого, С. С. Юдин пытался обратиться в Политбюро, но и там помощи не получил.

        Вновь обращаемся к воспоминаниям академика Б. В. Петровского: «Да и свои планы он связывал со своим родным учреждением, где собирался создать Институт хирургии».

        В середине 1948 г. отношения в Институте им. Н. В. Склифосовского между С. С. Юдиным и директором Института Б. В. Нифонтовым резко обострились. Об этом, в частности, свидетельствуют два письма С. С. Юдина в высшие медицинские партийные инстанции. Мы не будем приводить многочисленные выписки из этих довольно больших по объему писем, а представим лишь основные положения.

        Выписка из письма министру здравоохранения СССР Смирнову Е. И. от 15. 06. 1948 г., т. е. за 6 месяцев до ареста: «…Подобный план у меня есть, и Вы довольно подробно ознакомились с ним одним из первых, в первые месяцы после окончания Отечественной войны, т. е. ровно три года тому назад. Вы, вероятно, вспомните, что проект этот был настолько грандиозным по замыслу, но и вполне реальным. Он блестяще решал все три важнейшие задачи: лечебную, повышая коечный фонд Москвы на 800 кроватей; научно-исследовательскую – создавая несравненный клинико-хирургический цент, уже зарекомендованный крупными прежними работами; и, наконец, - педагогическую, в качестве питомника, подготовляющего дефицитные высшие хирургические профессиональные кадры для всех Мединститутов нашей Страны… Проект в целом был с громадным интересом принят Министром, и встретил полное одобрение со стороны Г. М. Попова, К. Е. Ворошилова и у ряда видных работников ЦК Партии. К сожалению… Директор Института – Б. В. Нифонтов и один из моих профессоров (курсив авторов) совершенно неодобрительно относятся к моему проекту и всюду где можно, и как умели, препятствовали его осуществлению. Убедить Директора в достоинствах и государственном значении плана реконструкции Института было не только трудно, но и невозможно. Проект мой должен был превратить наш Институт в настолько крупное и серьезное научно-медицинское учреждение, которое было бы явно не по плечу для руководства и представительства в нем Б. В. Нифонтова. Последний это понимал, и решил, что лучше возглавлять существующий Институт и добывать в нем  себе ученые и почетные звания, чем создавать хотя и выдающееся научное учреждение, не имеющего себе равного во всей Европе, зато с очевидной перспективой, что вся реконструкция, новая стойка, а тем более последующее руководство должны неизбежно перейти более эрудированному и авторитетному лицу… Вся эта неприглядная картина была полностью выявлена комиссией Министерства здравоохранения СССР и вполне четкие выводы и рекомендации ее представлены Министру, тов. Г. А. Митерееву. Ознакомившись с этими выводами Георгий Андреевич сказал, что нет надобности сменять руководство Институтом в административном порядке, ибо в самое ближайшее время С. С. Юдин будет баллотироваться на должность Директора Института хирургии АМН СССР, на базе Института Склифосовского по рекомендации Совета Министров. Избрание его автоматически решит вопрос наиболее благоприятным образом. Я был избран 69 голосами против 4…. Наконец, потерявши надежду на возможность организации Института Хирургии, я подал заявление Президенту Академии об отставке».

        Выписка из письма Заведующей Медицинским отделом МК ВКП/б/ М. П. Дозорцевой от 25. 07. 1948 г., т. е. за 5 месяцев до ареста: «Вы просили меня указать на основные препятствия для развития научной работы и главные затруднения, кои я встречаю в руководстве хирургическими клиниками нашего Института. Я уже докладывал Вам, что главное препятствие состоит в том, что Директор Института – Борис Владимирович Нифонтов, держится совершенно противоположных взглядов на почти все важнейшие разделы работы и задачи нашего Института, по сравнению с моими. Разногласия эти не только очень многочисленны, но они непримиримы, ибо касаются решительно всех важнейших элементов жизни нашего Института… Я надеюсь, что справлюсь с этой важной и очень почетной задачей, как и в довоенные годы… Но для этого необходимо прежде восстановить нормальную работу в самом Институте Склифосовского. При оставлении Директором Б. В. Нифонтова этого добиться совершенно невозможно".

        Не в этом ли кроется вся разгадка последующих трагических событий?  Думается, что такие откровенные высказывания С. С. Юдина о Директоре Института, который, кстати, по образованию был санитарным врачом, но зато имел большие амбиции и партийные связи в верхах, не могли пройти бесследно.

        Не получив полного одобрения  со стороны Министра Здравоохранения и в МК ВКП/б/, С. С. Юдин вынужден был обратился к английскому послу Керру (которого он лично оперировал) с просьбой связаться с В. М. Молотовым, с тем, чтобы проект С. С. Юдина о реконструкции Института им. Н. В. Склифосовского получил ускоренное продвижение. Архитектурный ансамбль предусматривал вертолетные площадки на крыше нового здания, который гармонировал бы со стилем Странноприимного дома. Этой «наглости» советские власти простить С. С. Юдину не могли и расценили этот отчаянный шаг, как «измена Родине и шпионаж!»

        Вообще С. С. Юдин очень любил общаться с иностранцами. Переводчик ему был не нужен. В 1943 г. он много времени провел с послом США Аверелом Гариманом во время посещения иностранной делегацией Института им. Н. В. Склифосовского, а через несколько месяцев после окончания войны Институт им. Н. В. Склифосовского посетил настоятель Кентерберийского собора, выдающийся борец за мир, впоследствии лауреат международной Ленинской премии за укрепление мира между народами Хьюлетт Джонсон. Он провел с С. С. Юдиным целый день и подробно ознакомился с работой Института.

        Хьюлетт Джонсон был потрясен увиденным. Он подарил С. С. Юдину свой портрет и записал в альбоме: «Что за чудесный сегодня день! Я увидел операции волшебства. Кто разуверит меня? После всех ужасов войны и гибели жизни здесь возвращают снова жизнь посредством лечения… Хочу добавить: какое величие кроется в идее, что еще живущая кровь мертвого человека переливается еще живому, страждущему по ней. С тем большим желанием хочу и я, чтобы после моей смерти и моя кровь была использована с той же целью…». 

        Главный хирург Красной Армии, академик АМН СССР, генерал-полковник Н. Н. Бурденко всегда завидовал интеллигентности, знанию иностранных языков и изумительной хирургической технике С. С. Юдина.

        Зато Сергей Сергеевич всегда отмечал достоинства Н. Н. Бурденко как крупнейшего организатора нейро-хирургической службы в нашей стране, а так же тот факт, что Николай Нилович умел оперировать двумя руками одинаково хорошо (как левой так и правой).

        Отношения Н. Н. Бурденко и С. С. Юдина были довольно сложными, хотя оба уважительно относились друг к другу. Как-то Н. Н. Бурденко написал С. С. Юдину письмо и в конце подписал все свои регалии и атрибуты международного признания. Сергей Сергеевич незамедлительно отослал ответное послание, подписавшись лаконично и просто: «ворошиловский стрелок».

        С. С. Юдин также любил консультировать и лечить выдающихся людей. Он, например, оперировал А. И. Микояна, а так же многих видных отечественных и иностранных деятелей. Несмотря на беспартийный статус, ему доверяли самые ответственные консультации и операции. Он оперировал онколога А. И. Савицкого и многих других своих коллег и высокопоставленных партийных функционеров.

        Одним из самых тяжелых обвинений, предъявляемых Сергею Сергеевичу, была связь с иностранцами. Блестящее хирургическое мастерство способствовало его встречам с видными иностранными деятелями и политиками в качестве пациентов. Кроме того, чрезвычайная эрудиция, знание литературы, поэзии, живописи, истории и иностранных языков, влекло к нему как к интереснейшему собеседнику.

В 30-х гг. С. С. Юдин оперировал французского посла в СССР Альфана, а после отечественной войны был знаком с послом Франции в СССР, генералом Катру.

        Побои в застенках КГБ заставили С. С. Юдина признаться в том, что будучи убежденным кадетом и враждебно относясь к Советской власти, в 1936 г. он установил «преступную» связь с английским разведчиком, бывшим московским корреспондентом английской газеты («Dajly Telegraph and Morning post») Чолертоном.  С. С. Юдин показал, что в ноябре 1942 г. последний якобы связал его с бывшим английским послом в Москве Керром, которого С. С. Юдин собственноручно, как уже выше указывалось, оперировал.

        Во время войны С. С. Юдин познакомился с главным хирургом британского флота контр-адмиралом Гордоном-Тейлором, желудочным хирургом из Middlsex Hospital в Лондоне и главным хирургом американской армии, полковником Элист К. Кетлером. С. С. Юдин так же был знаком с послом США Аверелом Гарриманом, женой Черчилля и многими другими видными и интересными людьми.

        Необычайной наглостью являлась тогда для запуганной властью россиян телеграмма С. С. Юдина Уинстону Черчиллю, с поздравлением с Рождеством и с Новым годом. На эту телеграмму был получен ответ от Британского премьер-министра с благодарностью за поздравление и сообщением об избрании С. С. Юдина Почетным членом Английского Королевского Колледжа хирургов (получать самый почетный в мире хирургический диплом С. С. Юдина так и не выпустили).

        13 июля 1943 г. в Москву прибыла совместная англо-американская делегация хирургов, с целью вручение дипломов и мантий Почетных членов Английского Королевского Колледжа хирургов и Почетных членов Американской Ассоциации хирургов Н. Н. Бурденко и С. С. Юдину.

        На торжественной церемонии в присутствии представителей Министерства здравоохранения ССС, ведущих хирургов армии и флота, с американской стороны, руководитель делегации, главный хирург американской армии, полковник Элист К. Кетлер, а со стороны Великобритании - главный хирург британского флота контр-адмирал Гордоном-Тейлор, вручили Н. Н. Бурденко и С. С. Юдину почетные дипломы и мантии. На церемонии вручения присутствовал сам посол Великобритании.

        Присутствующий полковник Девис (Davis) подчеркнул, что «до нас никто и никогда не выполнял за пределами Родины функцию вручения почетных дипломов и мантий».

Н. Н. Бурденко ответил в письменной форме, а С. С. Юдин выступил с речью:

«Полковник Элист К. Кетлер! Джентельмены!
Вы, конечно, понимаете мою радость, когда я удостоился высоких наград сразу двух великих держав. И хотя я знаю мало о вашей прекрасной стране, я горжусь личным знакомством и даже дружбой с профессором Crile, братьями Мayo и другими американскими хирургами. Но разве мог я 15 лет назад мечтать, что настанет время, когда я буду не только членом этого колледжа, но и получу этот диплом из рук последователя великого Кушинга…Пусть наши научные связи, что начались при столь военной нужде, процветают и когда будет выигран мир. Во время вооруженной борьбы хирургия так же необходима для победы, как оружие, транспорт и все виды снабжения…Еще раз благодарю Вас!».

        На следующий день членам международной делегации были продемонстрированы обычные для Института им. Н. В. Склифосовского операции. Блеск оперативной техники произвели сильное впечатление на хирургов союзных армий, о чем они поведали Сергею Сергеевичу в приватной беседе за чаем.  

        В 1944 г. Гордон-Тейлор писал: «Никогда Королевский колледж хирургов, присвоивший звание Почетного члена колледжа Юдину, не давал диплома более достойному претенденту» (в бывшем СССР и по настоящее время дипломами Почетного члена английского Королевского колледжа хирургов были награждены только: Н. Н. Бурденко, С. С. Юдин, Б. В. Петровский, А. А. Бунатян). И далее: «Юдин – динамическая личность…До тех пор, пока я не встретился с ним недавно в Москве, я действительно рассматривал этого великого хирурга как человека, чей особый интерес лежал в области гастрохирургии; однако сфера его деятельности широка и очень католическая в своем размахе…».

        Гордон-Тейлор одним из первых стал применять хирургические приемы С. С. Юдина и, в частности, знаменитую «улитку» для закрытия глубоких пенетрирующих ниш язв 12-ти перстной кишки в pancreas.

        Работая еще в уездном г. Серпухове, где в принципе–то, и возникло становление С. С. Юдина, как крупного и незаурядного хирурга и ученого, он в 1925 г. выпустил первую свою монографию «Спинномозговая анестезия», посвятив ее творцу спинномозговой анестезии профессору Августу Биру (к XXV – летию существования его метода). За эту монографию он получил премию Рейна и в 1926 г. был откомандирован на полгода в США, для ознакомления с работой американских хирургов. После возвращения из США Сергей Сергеевич опубликовал блестящие записки о своей поездке: «В гостях у американских хирургов», которые были опубликованы в 10-ти номерах «Нового хирургического архива».

        Наши руководители по приказу Л. Берия уничтожили их во всех библиотеках, в том числе и в Ленинской (в 1948 г. после ареста С. С. Юдина), расценивая эти публикации, как враждебные нашему строю. А на самом деле, читатели - врачи должны были брать пример с американских и английских специалистов, как нужно готовить операционные, как убирать их и палаты, как ухаживать за оперированными больными и перенять их многолетний опыт работы.

        Руководители Советского Государства стали упрекать Сергей Сергеевича в «преклонении перед американской хирургией».

        Той же участи подверглись воспоминания С. С. Юдина  – «Две недели в Лондоне», после посещения им Великобритании в 1932 г.

        Я собирал отдельные страницы у родственников, которым Сергей Сергеевич дарил отдельные главы и теперь, по-видимому, они целиком сохранились только в нашей семье. Свои мемуары он закончил следующими словами: «Пусть я не видел многих мрачных сторон американской жизни, не обратил внимания на многочисленные странности и противоречия, коих можно, разумеется, сыскать там сколько угодно, - было бы желание. Я ездил в Америку учиться и старался высмотреть и пересмотреть хорошее, и этого я там понасмотрелся вдоволь».

        Сергей Сергеевич после поездок в США, Германию, Британию, Францию и Испанию стал очень популярным в мире.